Тем временем, во втором ряду вспыхнула ссора.

– Дай поиграть! – требовал лысый дядька в майке и в трениках у молодого парня в шортах и в футболке с надписью «play games, watch TV and think of nothing», который держал в руках планшет.

– Не дам, – отмахивался от него усиленно жующий при этом жвачку парень.

– Дай, я сказал! – замахнулся дядька в гневе на него.

– Не гневись, – вовремя отвёл о. Егорий дядькину руку, а парню посоветовал, – а ты не будь жадиной и дай ему поиграть.

– Не дам, это мой планшет.

– Он целый день только и делает, гад, – пожаловался дядька на парня, – что играет в свои игры.

– Не играй в свои игры, – пожурил его инквизитор.

– А что ж мне тогда делать? – возмутился парень.

– Думай! – просто ответил инквизитор.

– А ещё он смотрит телевизор, – вновь пожаловался дядька на парня, – а нам никому не даёт посмотреть – ни футбол, ни кино. Даже новости зажимает, гад такой! – вновь замахнулся на него дядька.

– Смотреть новости – это грех, – покачал головой инквизитор. – Все беды в мире – от новостей. Всё зло исходит от телеведущих. Своими языками они обманывают вас. На их губах – яд, а рты их полны желчи.

В это время раскрылись двери, и в них влетел Иван Грозный. За ним прошествовал медбрат со шприцом и с ампулой в руках и внушительным голосом приказал о. Егорию лечь в постель и задрать пижаму для профилактической инъекции.

Священный инквизитор с лёгкостью согласился на инъекцию, но в последний момент, когда медбрат уже разламывал ампулу надвое, он неожиданно схватил шприц с тумбочки и со всей силы полностью всадил иглу ему в ягодицу, произнеся сакраментальную фразу «врачу, исцелися сам».

Воспользовавшись замешательством, о. Егорий выскочил из палаты, позвал на помощь орущему медбрату двоих санитаров, дежуривших на посту, и, смешавшись с посетителями, покинул пределы больницы незамеченным.

На следующее утро, накинув поверх больничной пижамы длиннополый чёрный плащ и захватив с собой походный чёрный саквояж, поп-расстрига отправился прямиком на Лысую.

9. Семь смертных добродетелей

– Где же твой барыга? – спросил О`Димон, откровенно заскучав.

Димон-А неуверенно ответил:

– Мы договорились на двенадцать.

– А сейчас сколько?

Димон-А глянул на часы.

– Без пяти.

Внимание О`Димона привлёк странный рисунок на подпорной стене – намалёванный белой краской полукруг с лучами, изображавший по всей видимости восходящее или заходящее солнце. Внутри полукруга был нарисован глаз с вертикальным зраком, ниже написана римская цифра VII, а ещё ниже – «Приди и узри».

– Ни черта себе, – опешил он.

– Чем-то похоже на Всевидящий глаз, – предположил Димон-А.

– Я бы не сказал, – покачал головой О`Димон. – Во-первых, где ты тут видишь треугольник? А во-вторых, зрачок. Это не глаз человека.

– А чей глаз?

– Походу змеи или кошки. Короче, какого-то зверя.

– А причём тут зверь?

– А чёрт его знает? – пожал плечами Димон-А и усмехнулся, – наверно, для того, чтобы ты знал: он здесь, и он наблюдает за тобой.

– «Приди и узри», – вслух прочитал надпись на стене О`Димон. – И куда ж нам смотреть? На солнце, что ли?

– Какая разница куда? Тут главное, смотреть в оба.

Упёршись подбородком в ладонь, О`Димон задумался.

– Что же тогда означает семёрка?

– Ну, принимая во внимание то, куда мы с тобой идём… походу, это семь смертных грехов.

– Это какие же?

Димон-А неуверенно стал перечислять:

– Гордыня, м-м-м, жадность, зависть, гнев… э-э-э…, похоть, уныние и… чревоугодие.

Перечисление смертных грехов привело О`Димона в явный восторг:

– Ну, тогда тебя бесы точно туда заберут, – радостно заверил он приятеля.

– За что ещё? – не понял тот.

– За то, что жрёшь много. За твоё чревоугодие.

– А-а, это точно, – с довольным видом погладил свой пивной живот Димон-А. – Но особо не радуйся по этому поводу. Поскольку ты тоже там окажешься.

– А я-то за что?

– За своё уныние.

О’Димон печально вздохнул.

– Да, ладно, не парься, брат, – с широкой ухмылкой обнадёжил его Димон-А, – в наше время все смертные грехи уже стали добродетелями.

– А что же стало с самими добродетелями?

– Делать добро сейчас считается грехом.

– Да ладно. А как же тогда вера, надежда, любовь?

– Верить никому сейчас нельзя. Надеяться больше не на что. А любовь давно уже заменили порнухой.

– Ещё что?

– Были ещё такие понятия, как щедрость…

– Ну ты даёшь! – засмеялся О’Димон.

– Умеренность, – продолжил перечислять Димон-А.

– Ага-ага, умеренное употребление спиртных напитков, – О’Димона пробило на ржач.

– И ещё целомудрие.

– Ты что, вообще? Ха. Какое целомудрие? Ты где слова такие выискал? Ой, не могу! Целомудрие. Это что, была такая добродетель? Что за бред, вообще? Это всю жизнь девственником, что ли, надо быть?

– А что тут такого? Я, например, до сих пор ещё девственник, – чистосердечно признался Димон-А.

– Ты? До сих пор? – удивился О’Димон, – как это?

– Да так, – замялся Димон-А.

– Что, тёлки не дают? – догадался О’Димон. – Или рукам волю даёшь?

Димон-А глубоко вздохнул и ничего не ответил. О’Димон усмехнулся, а затем вдруг залился нескончаемым хохотом, словно кто-то невидимый защекотал его под мышками. Этим невидимым явно был похотливый бес.

– Чего ты ржёшь? – возмутился Димон-А.

– Самое смешное… ой, не могу… что я ведь …прикинь … тоже…

– Что, тоже… девственник? – изумился Димон-А. – Или тоже дрочишь?

– И то и другое.

10. Херувим и аспид

– Слышите? Этот безудержный смех? – прислушался гид. – Так громко смеяться в самом жутком месте на земле могут позволить себе лишь отчаявшиеся люди, невинные девственницы или безрассудные юнцы под воздействием травы.

Эти ребятки, видимо, не вполне понимают, куда они попали. Ведь Лысая Гора – это настоящая обитель потусторонних сил. Паранормальная активность здесь превышает все допустимые уровни. Время здесь не идёт, а бежит или стоит на месте. Здесь – иная реальность.

На первый взгляд, это обычный заброшенный парк. Но что-то в его атмосфере сквозит такое, что заставляет сердце сжиматься в тревожном ожидании.

Чувствуете? Видимо, в прошлом здесь случилось что-то ужасное, и сейчас эта жуть так и витает в воздухе.

Когда вы гуляете по Горе, то отчётливо можете почувствовать здесь чьё-то незримое присутствие. Кто-то неотступно следует за вами, кто-то неотрывно следит за каждым вашим движением.

То ли это морок, то ли это леший, то ли страж горы, то ли сонмы духов казнённых и погребённых здесь преступников, не говоря уже о колдунах, ведьмах и прочих тёмных личностях в балахонах с капюшонами, которые встречаются на Лысой чуть ли не на каждом шагу.

А иногда, вернее, два раза в году, в ноябрьский и в майский канун здесь появляются иные.

Вот почему простой народ обходит это место десятой дорогой. Ну, какой же нормальный человек в ясном уме и в доброй памяти потащится на Лысую Гору, овеянную такой дурной славой, кроме нас с вами?

Да, здесь, реально, бывает порой страшно.

Но в действительности, жизнь за пределами Лысой Горы сейчас гораздо страшнее. Многие просвещённые люди даже не подозревают, что только здесь и можно уберечься от тех опасностей, которые подстерегают их в городе. И на самом деле, это единственное место на земле, где ещё можно спастись, – завершил речь свою гид.

Вдоволь нахохотавшись, О’Димон неожиданно вновь впал в уныние:

– Ну и где его черти носят? Который час?

Взглянув на дисплей мобильного телефона, Димон-А выдохнул:

– Самый полдень.

– Ни фига себе! – удивился О’Димон. – Пять минут всего прошло, а такое впечатление, что… целый час.

Он огляделся по сторонам, но вокруг не было ни души: ни выше по дороге, ни ниже. Он даже зачем-то поднял глаза вверх, и тут на лоб ему капнуло что-то липкое. Сморщив нос, О’Димон брезгливо вытерся ладонью и вновь запрокинул голову: прямо над ним на высокой ветке голого, до сих пор ещё не покрытого зеленью дуба вниз головой висело что-то похожее на летучую мышь.